ПЕТР КРОПОТКИН, РЕВОЛЮЦИОНЕР И УЧЕНЫЙ

Из школьных учебников многие помнят (надеюсь!), что есть три основных фактора эволюции: естественный отбор, наследственная изменчивость и борьба за существование. По Дарвину, борьба за существование может быть трех типов, это борьба межвидовая, внутривидовая, а также с неблагоприятными условиями внешней среды. Но только ли борьба за существование обеспечивает выживание вида и отдельной особи?
Одним из первых об этом задумался князь Петр Алексеевич Кропоткин (1842 – 1921). Кропоткин известен нам прежде всего как революционер, теоретик анархизма, но он был при этом выдающимся ученым, внесшим огромный вклад в географию, геологию и другие естественные науки, в том числе и в биологию; кстати, он был автором термина «вечная мерзлота». Его жизнь была полна приключений и невероятных происшествий, но он как и был, так и оставался до самой смерти необычайно добрым и скромным человеком; Бернард Шоу называл Кропоткина “одним из святых столетия”, а Оскар Уайльд считал его жизнь “совершенной жизнью”.
Петр Алексеевич родился в очень знатной семье — Кропоткины были Рюриковичами в тридцатом поколении, но он, как и его старший брат Александр, математик и астроном, от титула отказался. По окончании пажеского корпуса он добровольно вызвался служить в Сибири. Пять лет он провел в восточной Сибири в качестве чиновника по особым поручениям при губернаторе Забайкалья, участвовал в многочисленных экспедициях, сплавлялся по Лене и Амуру, в одиночку пересек Маньчжурию с запада на восток под именем «купца Петра Алексеева».   Исследовал Восточные Саяны, в 1866 году возглавил Олёкминско-Витимскую экспедицию Русского географического общества. Исследователи спустились по Лене до Витима, пересекли хребет, получивший имя Кропоткина, открыли и изучили Витимское плоскогорье, оттуда добрались до Ленских золотых приисков, где Кропоткин нашел ледниковые наносы, послужившие доказательством существования в прошлом ледникового покрова Сибири. Спускаясь по реке Чита на юг, экспедиция открыла северо-восточные отроги хребта Черского. Кропоткин исследовал также озеро Байкал, другие местные озера и реки, он изучил последствия «Цыганского» землетрясения 1862 г. на озере Байкал, в результате которого часть степи вместе с домами, людьми и домашним скотом ушла под воду, образовав залив Провал. В 1867 году он участвовал в разработке сейсмометра и испытал его в Восточной Сибири. Он открыл следы вулканической деятельности в Сибири, описал ее тектоническое строение и последствия четвертичного оледенения. Все свои открытия и наблюдения он описал, систематизировал и публиковал в научных журналах, его работы сразу же заслужили признание специалистов, так что когда он вернулся из Сибири, его приняли в члены Императорского русского географического общества и вскоре предложили стать секретарем отдела физической географии.
В своих путешествиях Кропоткин также собирал материал по общественному устройству бурятов, якутов и тунгусов, обнаружил, что местные народы владеют искусством картографии. В его обязанности входила также инспекция тюрем, и состояние острогов и заключенных повергло его в ужас. Он начал писать предложения по тюремной реформе, но оставил это занятие, разочаровавшись в системе управления. После восстания польских каторжан 1866 г. Петр и Александр Кропоткины, не участвовавшие в его подавлении, покинули военную службу и вместе со всей семьей в 1867 г. переехали в Санкт-Петербург.
В столице Петр поступил в университет (математическое отделение физико-математического факультета) и устроился на работу в статистический комитет Министерства внутренних дел, которым руководил знаменитый путешественник и географ Петр Петрович Семенов (позже он получил фамилию Семенов Тян-Шанский). За отчёт об Олёкминско-Витимской экспедиции он был награждён золотой медалью Императорского русского географического общества. Он продолжал обрабатывать набранные в Азии материалы, по заданию географического общества ездил в Швецию и Финляндию, изучал там глетчеры. Но самым главным своим вкладом в науку он считал большую работу по орографии Азии и законов расположения её хребтов и плоскогорий (орография – отдел физической географии, изучающий рельеф земной поверхности, горы и возвышенности).
Особый интерес представляет его «Доклад комиссии по снаряжению экспедиции в северные моря» (1871) В этой докладной записке Кропоткин предлагал снарядить большую морскую экспедицию от Новой Земли к Берингову проливу. Он надеялся возглавить эту экспедицию, но денег не дали. Изучая данные, собранные исследователями в Северном ледовитом океане, Кропоткин пришёл к выводу, что к северу от Новой Земли должна существовать земля, лежащая под более высокой широтой, чем Шпицберген. Архипелаг, существование которого он предсказал, был в 1873 году открыт, наверное, на основании его публикаций,  австрийской экспедицией Пайера — Вейпрехта и назван в честь кайзера — Землёй Франца-Иосифа.
Но князь Кропоткин занимался не только наукой, одновременно он думал и о народном благе. В 1872 г. он ездил в Швейцарию и Бельгию, познакомился со знаменитым революционером-анархистом Михаилом Бакуниным, вступил в Интернационал (юрское отделение анархистского толка, возглавляемое Бакуниным). На родине Кропоткин стал членом одной из народнических организаций, кружка «чайковцев», вёл революционную агитацию среди рабочих Петербурга, был одним из инициаторов «хождения в народ» и попал под наблюдение полиции. Он ожидал ареста, но не скрылся, потому что на 21 марта 1874 года был назначено его выступление в Географическом обществе; он сделал доклад о ледниковой эпохе, который прошел с триумфом, а на следующий день его арестовали. Его заключили в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, где обычно сидели политические. Ему единственному дали в камеру перо, бумагу и нужные для работы книги — Семенов- Тян-Шанский выхлопотал это исключение из правил для выдающегося ученого у Александра II – только царь мог дать на это разрешение. За два года в крепости Петр Кропоткин написал труд «Исследования о ледниковом периоде», обосновывающий ледниковую теорию.
Следствие длилось долго, около двух лет, давать показания Кропоткин отказался. Условия в тюрьме были очень тяжелые, заключенный заболел, у него открылась цинга. Благодаря хлопотам друзей он был переведен в арестантский корпус Николаевского госпиталя. Петр Алексеевич давно задумался о побеге, понимая, что иначе он погибнет в тюрьме, и в больнице такая возможность ему предоставилась: он увидел, что во время прогулок ворота на улицу открыты, их охраняют солдаты. План побега он разработал детально, с научной четкостью, вернее два плана, А и Б. Даже арестантский халат, который затруднил бы бег, он натренировался мгновенно скидывать, в два приема. План А не удался: когда Кропоткин снял шапку, что было сигналом для друзей на свободе, что он готов и условия во дворе благоприятные, ответного знака, шарика над забором, он не увидел. Надо же было такому случится, что именно в тот день шаров не оказалось в продаже! Перешли к плану Б, но нужно было торопиться — князь выздоравливал, и его могли перевести обратно в крепость. Согласно плану Б, в здании напротив госпиталя играла скрипка. Услышав звуки музыки, арестант побежал, трое солдат его преследовали, но не стреляли, уверенные, что и так догонят, один чуть не задел его штыком. Самую большую угрозу представлял часовой у ворот на улице, но его отвлек один из народовольцев «научным разговором» о микроскопе и и мелких паразитах. Беглеца ждала пролетка, в которую был впряжен красавец конь по кличке Варвар, вороной, списанный с бегов по причине дурного характера.
Этот орловский рысак был приобретен народовольцами в складчину, но владельцем считался известный питерский врач Орест Веймар — он и сидел в пролетке, уносившей беглеца на свободу. Варвар не раз служил революционерам для побегов — например, в запряженном им экипаже скрылся с места преступления Степняк-Кравчинский, заколовший шефа жандармов кинжалом. Но он же и погубил доктора Веймара — о его принадлежности к народникам узнали благодаря очень заметному коню. Врача арестовали, приговорили к каторге, и он умер в Сибири от чахотки, а Варвара конфисковали и передали полиции. Ирония судьбы — тяжело раненого террористами Александра II везли умирать в Зимний Дворец на Варваре.
Но в тот день, 30 июля 1876 г., Варвар быстрым галопом проскакал до самого центра, до Невского проспекта, в одном из примыкавших к нему переулков друзья отпустили пролетку, заскочили в квартиру к ожидавшей их знакомой и переоделись. Вечером они, в то время как вся полиция была поставлена на ноги и сотни портретов беглеца распространялись среди дворников и постовых, отправились в один из самых роскошных питерских ресторанов, где их никто не вздумал искать. Царь пришел в бешенство: побег среди белого дня! Обыски прошли у всех друзей, родственников и знакомых Кропоткина, арестовали его сестру Елену и две недели продержали в заточении, а свояченицу его брата Александра Людмилу посадили в крепость на два месяца. Ее мужу, известному адвокату Павлинову, жандармы заявили: «Мы теперь знаем, что она совершенно непричастна к побегу; но, видите ли, мы доложили императору, когда взяли ее, что лицо, организовавшее побег, открыто и арестовано. Теперь нужно время, чтобы подготовить государя к мысли, что взяли ненастоящего виновника». Мало что с тех пор изменилось…
Кропоткин скрывался на дачах под Петербургом, но оставаться в России было опасно. Кружными путями, через Финляндию, ему удалось выбраться в Европу. 40 лет князь прожил в эмиграции, первые годы в Швейцарии, Франции, Бельгии. Он продолжал агитационную деятельность, в основном на французском языке, и был прекрасным оратором. Ему не раз удавалось избежать ареста, но царское правительство о нем не забывало, он все время был окружен шпионами. В Лионе его арестовали и судили вместе с другими анархистами, по надуманному обвинению. Кропоткина приговорили к 5 годам заключения, а судья и прокурор получили российские награды. Но неправедный приговор вызвал огромный общественный резонанс, известные писатели, художники и мыслители выступили в его защиту, и после трех лет заключения он вышел на свободу. В тюрьме Клерво Кропоткин много работал, писал работы по географии и другим естественным наукам, читал лекции и обучал языкам других сидельцев. Сам Кропоткин, будучи энциклопедически образованным человеком, свободно владел несколькими языками, много переводил и порой зарабатывал переводами.
Жена Петра Алексеевича Софья Григорьевна Ананьева-Рабинович поселилась рядом с тюрьмой и о нем заботилась. Они не были обвенчаны, их союз, как тогда было модно у нигилистов, был скреплен трехлетним договором, который можно было продлевать каждые три года. Кропоткины продлевали брачный договор 14 раз. Сразу после освобождения супруги уехали в Англию, где и жили, не подвергаясь гонениям, до самой февральской революции 1917 г. Но в чинной АБритании Петру Алексеевичу было скучновато, несмотря на интенсивную работу. Он продолжал свою агитационную деятельность, вокруг них образовался кружок русских эмигрантов. Но общались они и со многими другими людьми, среди их друзей, например, был Бернард Шоу. Дом Кропоткиных всегда был открыт для посетителей, там можно было встретить и русского террориста, и анархиста из Латинской Америки, и царского генерала – все считали за честь посетить живую легенду.
Ратуя за лучшее будущее человечества, Кропоткин не забывал и про науку. Он ездил в Америку читать лекции; канадские просторы напомнили ему Сибирь, и он не преминул вернуться к своей любимой физической географии. Но больше всего меня заинтересовала его работа «Взаимопомощь как фактор эволюции» (1907), не потерявшая свое значение и сегодня. По своим биологическим воззрениям Кропоткин был эволюционистом, но не дарвиновского толка, а последователем Ламарка. Тонкий наблюдатель, он пришел к выводу, что дарвинисты, и особенно социал-дарвинисты, которые переносили дарвиновские постулаты на человеческое общество, неправы, абсолютизируя борьбу за существование. «Во всех этих сценах животной жизни, – писал он, – проходивших перед моими глазами, я видел взаимную помощь и взаимную поддержку, доведенные до таких размеров, что невольно приходилось задуматься над громадным значением, которое они должны иметь в экономии природы для поддержания существования каждого вида, его сохранения и его будущего развития». Он считал, что это общий закон природы: «Взаимная помощь встречается даже среди самых низших животных, и мы, вероятно, узнаем когда-нибудь от лиц, изучающих микроскопическую жизнь стоячих вод, о фактах бессознательной взаимной поддержки, даже среди мельчайших микроорганизмов». Это его предвидение блестяще подтвердилось в наше время, сейчас альтруизм обнаружен у бактерий, общественных насекомых и множества других созданий.
В Россию Кропоткины вернулись только после февраля 1917 г. На вокзале «дедушку русской революции» встречали Александр Керенский и Николай Чайковский, когда-то создавший кружок чайковцев. Керенский предложил ему министерское кресло. Но престарелый князь отказался. Отверг он и потом, после октябрьского переворота, все предложения и привилегии, которыми осыпали его большевики. Ленин очень уважал Кропоткина и отдал распоряжение, чтобы «старика не трогали». Старый анархист пытался внушить ему, что массовый террор — это то, что погубило французскую революцию: «открыть эру красного террора — значит при знать бессилие революции». Безуспешно, конечно, но кое-кого ему удалось спасти. Поселились Кропоткины в Дмитрове, отказавшись от кремлевской квартиры и кремлевских пайков (дом, в котором он жил, сейчас стал музеем). Там Петр Алексеевич писал труд «Этика» и общался с дмитровскими кооператорами. Есть сведения, что его посещал Нестор Махно, который считал его своим учителем, более того, именно он содержал семью Кропоткиных до 1921г.
В начале 1921 г. Петр Алексеевич заболел тяжелым воспалением легких и тихо угас. Ему устроили официальные похороны с траурным поездом и Колонным залом — так образовалась традиция прощания с кремлевскими вождями. Его могила находится на Новодевичьем кладбище.
У Кропоткиных была дочь Александра, родившаяся в Англии, она приехала в Россию вместе с ними и мужем. Это была очень яркая натура, ей посвящены строчки одного из последних стихотворений Александра Блока:

Вдруг — среди приемной советской,
Где все «могут быть сожжены»,
Смех, и брови, и говор светский
Этой древней Рюриковны. 1

Сомерсет Моэм, у которого была с Александрой любовная связь в Лондоне, описал ее в рассказе «Белье мистера Харрингтона». Во время его шпионской миссии в России она была его переводчицей и познакомила его с Керенским. После смерти отца она уехала из России и обосновалась в Нью-Йорке. Как журналистка и писательница она, равнодушная к титулам, выбрала себе псевдоним «Княжна Александра Кропоткина». Она вела в журналах колонки для женщин, написала кулинарную книгу о русской кухне, до сих считающуюся одной из лучших. Выступала также как переводчик — переводила Достоевского на английский, а Бернарда Шоу на русский. Она чтила отца и продвигала его наследие, но при этом не разделяла его взглядов, к огорчению его последователей.
Мне всегда нравилось, что московский Дом ученых находился на Кропоткинской улице. И пусть это снова Пречистенка, все равно — когда я выхожу из метро Кропоткинская, я вспоминаю о князе, анархисте и ученом.