НЕБОЛЬШОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ Когда я входила в помещение редакции, то поймала на себе сочувственный взгляд нашего референта Ирочки и мысленно подобралась. Значит, Ангелина Артемьевна пребывает в зверском настроении. Впрочем, ничего ангельского в Ангелине не было даже в самом спокойном состоянии, ну уж когда на нее находило… Атмосфера в комнате, и так предгрозовая, с моим появлением накалилась еще пуще. Вера, младший редактор, схватила сигареты и выбежала в коридор, Ира уткнулась носом в компьютер. Ангелина небрежно, с миной отвращения на лице, перебирала листы моей рукописи, лежавшей перед ней на столе; у меня против воли засосало под ложечкой. – Марина, вот ваш перевод. Что мне сказать по этому поводу? Я разочарована. Во-первых, вы его задержали на десять дней… – У меня заболел сын… – робко попыталась вставить я. – Вы могли поставить меня в известность! Я закусила губу и поняла, что мне лучше молчать. Она бы все равно не поняла, что это такое – болезнь ребенка. Тем более, что всем было известно, что Ангелина Артемьевна детей терпеть не может. Нет, не была она убежденной старой девой, просто жизнь у нее не сложилась; она жила вместе с матерью преклонного возраста и сквернейшего характера, которая умирала по три раза на дню, но тем не менее была здоровее своей дочери. И еще у Ангелины был любовник, с которым она встречалась так долго, что все его считали приходящим мужем (вообще-то у него была законная семья). Когда мама устраивала необычайно красочное умирание или любовник закатывал особо бурный скандал, это немедленно сказывалось на подчиненных Ангелины Артемьевны. Но самое страшное происходило, когда два эти события совершались одновременно; очевидно, сейчас это был тот самый случай. Почувствовав, что уже нагнала на меня страху, Ангелина продолжала свой язвительный разнос. Она била по самым чувствительным точкам: отыскивала слабые места в моей работе и откровенно издевалась. Я чувствовала, что багровею, но продолжала молчать. Знала, что она просто придирается, что на самом деле мой перевод вовсе неплох. И писателю, и особенно переводчику всегда нужен редактор; порою ты прочтешь свой текст хоть десять раз, но все равно не заметишь простейшую ошибку. Ангелина Артемьевна была как раз прекрасным редактором – лучшим из всех, кого я знала. Вот за этот профессионализм ей прощалось многое. И хотя я часто становилась мишенью ее придирок – особенно после того, как у меня родился Андрюшенька и мне пришлось перейти на внештатную работу – я тоже ее уважала. Тем временем Ангелина Артемьевна, покончив с моей безграмотностью, перешла к следующему пункту: – Интересно, как вы подсчитываете объем работы, моя милая? Вот у вас тут указано – 22 авторских листа, но я пересчитала – у меня получилось всего лишь 20.8! Я насторожилась: теперь она обвиняла меня, ни много – ни мало, в мошенничестве! – и решила наконец сказать слово в свою защиту: – Я не могла ошибиться на такое число знаков! Давайте пересчитаем вместе! Этого ей только и нужно было. Тут уж она разоралась во всю мощь; когда же она заметила, что я нервно хихикаю, это завело ее еще больше: – Не понимаю, что тут смешного, Федорова! По небрежности или по злому умыслу, уж не знаю, но вы пытались обсчитать издательство! Мое хихиканье перешло в нутряной смех, который я еле сдерживала; я чувствовала, что еще немного – и я просто лопну. Меня спасло появление Аркадия Дубровина, одного из владельцев Издательского дома “Мицар” и его генерального директора. Распахнулась дверь, и он ворвался в кабинет, прижимая к уху миниатюрный телефончик, утонувший в его широкой ладони. Несмотря на свое крепкое сложение и округлившуюся с возрастом фигуру, Аркадий передвигался стремительно и появлялся и исчезал, как вихрь. Вот и сейчас, заканчивая разговор по телефону, он в то же самое время улыбнулся Ангелине, а мне помахал рукой и, спрятав трубку в карман, громогласно возопил: – Привет, Федорова! Ангелина Артемьевна тоже попыталась улыбнуться ему в ответ – начальство все-таки – но ей это плохо удалось. Она, конечно, знала, что мы с Аркадием вместе учились в школе – все в издательстве об этом знали, – но все знали также и о том, что для него дружба – дружбой, а дело – делом. Как будто подслушав мои мысли, Аркадий продолжил, обращаясь ко мне: – Как дела? – и, повернувшись к Ангелине, вежливо поинтересовался: – Я вам не помешал? По-моему, вы с Мариной тут что-то обсуждали? – Как вы нам можете помешать, Аркадий Павлович! – у Ангелины тон уже был совершенно другой, ей наконец удалось переключиться. – У нас с Мариной просто вышло небольшое недоразумение. – А что случилось? – спросил Аркадий невинно, но потому, как он мне подмигнул, я поняла, что он уже в курсе: слух у него острый, а Ангелина не считала нужным понижать голос. – Действительно, небольшое недоразумение, – ответила я. – Кажется, я случайно обсчитала издательство, рублей этак на сто. – На тысячу, если не больше, – поправила меня Ангелина, кривя губы. – Какой кошмар! – воскликнул Аркадий, и глаза его сверкнули. – Я думаю, мы это уладим… – Вообще-то говоря, я рассчитывала, что мне заплатят по более высокой ставке, – прервала его я. – Я столько лет пашу на нашу фирму, что могла бы рассчитывать на прибавку… Аркадий слегка растерялся от такой наглости и хотел что-то сказать, но тут удивительно вовремя зазвонил его мобильник, и он отвлекся на него. – Прекратите немедленно свой истерический смех, – прошипела мне на ухо Ангелина, пока наш директор не допускающим возражения тоном приказывал кому-то немедленно отправлять бумагу в типографию. Впрочем, он завершил разговор очень быстро и, отключив телефон, снова обратился к Ангелине Артемьевне: – Я, собственно говоря, зашел на минуточку, принес вам книгу на рецензию, – и он положил на ее стол объемистый том. – Впрочем, это не срочно, можно даже не завтра, а послезавтра. Увидев, что он направляется к двери, я поспешила за ним: – А как же мой гонорар? И схватив свою сумочку, я уже на бегу простилась с крайне недовольной Ангелиной – впрочем, может, она была более изумлена, нежели недовольна, потому что она так и осталась сидеть с открытым ртом – и выскочила из комнаты. Аркадий не ушел далеко, он стоял, прислонившись к стене, и смеялся, стараясь делать это потише. На наше счастье, в коридоре в этот момент никого не было, и он, схватив меня за руку, утащил к себе в кабинет мимо удивленных глаз молоденькой секретарши Тани в приемной. Только там мы с ним нахохотались вдоволь, так, что у меня из потекли слезы. – Тысяча рублей… Ох! – стонал Аркадий, держась за живот. – Она бы насчитала и больше, – вторила я ему, вытирая глаза. – Я чуть-чуть ей не сказал, – никак не мог успокоиться он. – Не надо, Аркаша, я тебя умоляю! – Знаешь, Ангелина ведь отличный специалист, – посерьезнел он. – Но в последнее время девчонки периодически выскакивают от нее в слезах. Вчера, например, Ира рыдала в туалете – моя Танечка ее успокаивала и потом мне об этом рассказала. Климакс у нее, что ли? Может, мне с ней поговорить, а? – Если ты по моему поводу – то не надо. Впрочем, решай сам, только моего имени не упоминай. Но ты прав: редактор она классный, такого нельзя терять. Ну, я побежала. – Передавай привет Федорову, – крикнул он мне на прощанье, уже в спину. – И напомни ему, что в пятницу в двенадцать совет директоров. А в воскресенье – теннис… Но я уже спешила по коридору к лифтам. Шел седьмой час, рабочий день закончился, и когда я уже была на лестничной площадке, меня догнали девочки, с которыми мы когда-то вместе начинали. Мы были рады друг другу, и я снова почувствовала себя в своем кругу, среди своих. Это ощущение так редко меня посещало в последнее время! Но внизу, у подъезда, мы должны были расстаться. Начинал накрапывать дождик, и девчонки быстрым шагом направились в сторону метро, однако я отказалась пойти с ними под каким-то дурацким предлогом. Раскрыв зонтик, привезенный Федоровым из Парижа, я смотрела им вслед, испытывая какую-то странную ностальгию. Неужели действительно можно тосковать по московскому метро? Машину я оставила за углом; усаживаясь в свою “ауди” и трогаясь с места, я все еще пребывала в меланхоличном настроении, которое часто приходит вслед за чересчур бурным весельем. Вот уж никогда не думала, что можно завидовать женщинам, которые каждый день ходят на работу и считают копейки до зарплаты, но ведь завидую же! Завидую себе самой, какой я была раньше: жила в малогабаритной квартире, пользовалась общественным транспортом и лучшее дневное время, с десяти до шести, проводила в издательстве, за исключением выходных. Тогда я хоть и держалась за свое место, тем не менее не боялась идти на конфликты с Ангелиной. Да, в то время я бы ей не спустила сегодняшнюю сцену, высказала бы все, что я о ней думаю, и в конце концов заставила бы извиниться – как не раз уже бывало. Но тогда мы с мужем еще не были совладельцами “Мицара”. Подумать только, Ангелина меня обвинила в мошенническом присвоении тысячи рублей! Если бы она только знала, сколько тысяч рублей американских вложил в издательство мой Федоров два года назад, когда Аркадий предложил нам стать его партнерами! Сотрудники “Мицара”, конечно, знали о некоем богатее Федорове, который купил половину акций и вошел в совет директоров, но эта фамилия чересчур распространенная, чтобы кто-нибудь заподозрил, что я к нему имею самое непосредственное отношение. Мы держали это в тайне, потому что я хотела оставаться в родных стенах просто Мариной Федоровой, переводчицей. Я не бросаю свою работу потому, что, во-первых, я ее очень люблю, а во-вторых, я знакома со слишком многими женами богатых людей, которые мучаются дурью от скуки и бессмысленности жизни. Я вовсе не хочу на них походить! И еще мне совсем не хочется, чтобы обо мне судили по деньгам моего мужа. Издательские дела под чутким руководством Дубровина идут неплохо, и хотя он и предлагал мне какую-нибудь руководящую должность, но я отказалась: не мое это, к тому же слишком велик соблазн расправиться с кем-нибудь из тех, кто мне несимпатичен. Например, с той же Ангелиной Артемьевной, которая, несмотря на характер, прекрасный работник – особенно если перестанет доводить своих подчиненных до нервного срыва. Надеюсь, Аркадий об этом позаботится… Тут мой взгляд случайно упал на часы, и я вздрогнула. Я же опаздываю! Меня с Федоровым сегодня ждет банкет, который он устраивает для своих зарубежных партнеров. Мне надо переодеться и навести марафет, а на это требуется время. И я прибавила скорость: до охраняемого коттеджного поселка, в котором моя семья живет уже несколько лет, как, впрочем, и Дубровины, было еще далеко.